В ЭТОЙ ШКОЛЕ УЧИЛСЯ Я.РАЙНИС
«Первая школа. Впервые в жизни связан с другими детьми. Книгу показывают дети, а у меня с собой книжица такая тонкая, что и показать стыдно. Езда на козлах: в глаза сыплет градом, огненные искры под копытами лошадей».
Ты Дзинабург, город славный,
Ты Дзинабург над Двиной…
Динабург с огромной крепостью, с прямыми, точно по линейке вычерченными улицами (а они и были вычерчены по линейке - по плану, утвержденному еще Екатериной Второй) прилепился к правому берегу Западной Двины - Дюны - Даугавы. Стоило перейти или переехать мост, перебраться лодкой на другой берег- и ты попадал из одной губернии в другую, причем улочки на левом берегу принадлежали уже не Динабургу, а Земгальской Гриве.
Немецкая школа стояла возле самой «гривы» - места впадения речки Лауце в Даугаву. В Динабурге она не так бы бросалась в глаза - там найдутся строения и познаменитее. Но здесь, среди мелких обывательских домишек, трехэтажное кирпичное с высокими окнами здание школы выделялось. Над фронтоном - гипсовый коленопреклоненный ангел. Справа и слева по прихоти провинциального архитектора возлежат на крыше тоже белые и тоже гипсовые львы. Скульптуры неказисты и выглядят привеском довольно случайным, но Янису это и в голову не приходит: много ли успел повидать он скульптур в своей жизни? Львы, никогда не живавшие на берегах Даугавы, уводили воображение далеко - в Африку, в зной аравийских пустынь.
В школьной зале, где по утрам все триста учеников молились, а после окончания занятий выслушивали ежедневную проповедь, висела на стене большая писаная маслом картина: обручение Пречистой девы Марии с Иосифом. Ангел на крыше… святое семейство на холсте, - там не хватало только младенца Христа, которого тогда еще не было, который еще только будет...
Немецкая школа в Земгальской Гриве была именно и прежде всего немецкой: барон Эттинген в свое время подарил ее курляндскому рыцарству. «В то время в школе нас, латышей, было всего человека четыре, но и мы говорили только по-немецки. - Это из воспоминаний Я.Стиебриньша, одноклассника Райниса. – Директором был священноучитель Вельцер. Из учителей помню математика Промулта, Мюллера – он преподавал русский язык, - затем Томаниса, Фейерабенда, Юксе. Все они владели латышским; припоминаю, что Промулт и Мюллер выписывали латышскую газету «Ригас Лапа». Плиекшан был весьма прилежен, хорошо давались ему латынь и греческий - изучение их не было обязательным, уроки давались для желающих. Преподавал нам эти языки один чудак, Базенер, большой их знаток и ценитель. Хотя мы с Плиекшаном, оба латыши, все четыре года учения были добрыми товарищами, мне трудно что-то такое особенное вспомнить из тогдашней жизни. Разве одну мелочь: Томанис, один из учителей, был из нашей волости; его брат, человек состоятельный, жил с нами по соседству. Так вот, этот Томанис влюбился в старшую сестру Плиекшана и на уроках выказывал ему всячески свое благоволение: то по голове погладит, то назовет его по имени, а не по фамилии. Плиекшана это страшно сердило, ом подолгу потом не мог успокоиться, и на переменках ученики не упускали случая позубоскалить по этому поводу».
И вспомнилась коротенькая запись где-то у Райниса: «Лизе хочет замуж, отец не пускает». Старого арендатора можно понять: на ком же хозяйство останется?
Имя Яниса было переделано на немецкий лад: с первого дня учения в Landesschule он превратился в Иоганна, из Плиекшана в Плекшана (латышский дифтонг «ие», видно, и немцам не давался, как не дается русским). Лет через восемь, поступая в Санкт-Петербургский университет, Иоганн превратится в Ивана. В Ивана Христофоровича Плекшана.
И как только его «окрестили» Иоганном, в тот же самый день он остро, будто укол, должен был ощутить, что он все-таки Янис – да, Янис Кришьянис Плиекшан и никто другой, латыш, сын латыша и латышки.
Главное событие – встреча с Учителем. «Из учителей мальчик любил больше всего Базенера, - это записано со слов поэта, - преподавателя немецкого языка, учившего также и латыни».
Представим себе, каким он пришел к Базенеру: застенчивым и гордым до крайности, самолюбивым, замкнутым. И – открытым избирательно: для доброго взгляда и слова.
Тех, перед кем он готов был открыться, живость, смышленность мальчика должны были поражать и притягивать. Лицо его было чисто, голубые глаза лучились и, казалось, беспрестанно ожидали чего-то, готовы были к радостному изумлению. Потом, через какие-то пять лет, он вспомнит об этом своем утерянном облике с чувством тоски и утраты.
А всего годом раньше он толком и читать не умел. Притом зачатки и обрывки самых разнообразных сведений умещались уже в новоиспеченном «Иоганне», и в изобилии. Польские и белорусские фразы в его речи могли перемежаться с немецкими, крестьянские основательные соображения - с диким индейским кличем, выученные на праздник заурядные стишки с услышанными на большой дороге словечками. И этот самый голубоглазый мужичок должен был в ближайшие четыре года освоить, хотя бы первоначально, целые миры и культуры: от Гомера, Эсхила, Софокла, Аристотеля и Цицерона до Лессинга, Шиллера, Гете.
Кстати о Лессинге. Запись: «Половодье. Мне нужно учить «Натана», домой никак не попасть». Двадцать лет спустя он переведет этого самого «Натана» («Натан мудрый» – драматическая поэма Г.Э. Лессинга) на родной язык.
>>Далее
|