Обосновавшись в Михайловском, Пушкин начал свои «Записки». Первое время стихов почти не писал - не мог. Не было душевного по­дъема, вдохновения.

Но он знал - вдохновение придет. И, обдумывая планы на буду­щее, просил брата и друзей присылать ему книг. Без книг он не мог ни жить, ни работать.

Книг требовалось множество, и притом самых разнообразных: поэма Баратынского «Эдда», альманах Дельвига «Северные цветы», альманах Рылеева и Бестужева «Полярная звезда», «Путешествие по Тавриде» Муравьева, «Жизнь Емельки Пугачева», «Историческое сухое известие o Стеньке Разине», «Библию, библию! и французскую непре­менно!», «Записки Фуше (отыщи, купи, выпроси, укради... и давай их мне сюда)», «Альманахов... в том числе Талию Булгарина», «Стихов, стихов, стихов!», «Разговоры Байрона!», «Сочинения Вальтера Скотта», “Книг, ради бога, книг!»

Книги присылали c каждой оказией, привозил из Петербурга михайловский приказчик Калашников. «Журналы будешь получать все», - обещал другу Дельвиг. Издатели считали за честь отправить Пушкину свои альманахи и журналы.

За два года ссылки книг y Пушкина накопилось столько, что после его отъезда их пришлось вывозить на нескольких телегах.

Пушкин шутил, что в Михайловском он перечитал двенадцать телег книг.

Между тем пришло вдохвовение. Поэт закончил начатую в Одессе поэму “Цыганы”, третью главу «Евгения Онегина». На столе его ле­жали тома “Истории государства Российского” Карамзина, летописи, старинные книги - он принялся за историческую трагедию «Борис Го­дунов» и, оставляя ее на время, писал четвертую главу своего романа в стихах. Над трагедией работал с увлечением. «У меня буквально нет другого общества, кроме старушки-няни и моей трагедии; последняя продвигается, и я доволен этим».

Пушкин начинал свой рабочий день рано. Открывал одну из боль­ших тетрадей в черном сафьяновом переплете и брался за перо. Он еще с Лицея любил писать «оглодками», которые с трудом держались в пальцах; и теперь перед ним на столе между тетрадями повсюду валялись коротенькие огрызки гусиных перьев.

Измаранные страницы с зачеркнутыми строками, с рисунками на полях... Они красноречиво рассказывают о большом труде поэта.

На одном листе дата «2 января 1826 года». В этот день Пушкин работал над IV главой «Онегина», над той самой строфой, где гово­рится о времяпрепровождении зимой в деревне:

Пушкин работал одновременно в нескольких тетрадях, набрасы­вал, изменял. Искал и находил те самые точные слова, те образы, ко­торые лучше всего выражали его мысли и чувства. И лишь найдя, - переписывал набело.

Начав писать с утра, Пушкин нередко работал весь день, то сидя за столом, то лежа в постели. Случалось, брался за перо и ночью. «Коли дома, так вот он тут, бывало, книги читал, и по ночам читал: спит, спит, да и вскочит, сядет писать; огонь у него тут беспереводно горел», - вспоминал михайловский кучер Петр Парфенов.

За два года ссылки в скромном домике над Соротью были напи­саны трагедия «Борис Годунов», центральные главы романа «Евгений Онегин" (3–6), поэма «Граф Нулин», десятки лирических стихотворений. Среди них «Вакхическая песня» и «А.П. Керн» («Я помню чудное мгновенье»), Зимний вечер», «Жених», «Андрей Шенье», «Песни о Стеньке Разине». Всего более ста художественных произведений.

В Михайловском Пушкин напи­сал множество писем. Сохранилось их около ста двадцати, но было го­раздо больше.

Поэт переписывался с братом Львом, В. А. Жуковским, П. А. Вяземским, педагогом и литератором П. А. Плетневым, А. А. Дельвигом. И. И. Пущиным, слепым поэтом И. И. Козловым, знаменитым пере­водчиком «Илиады» - Н. И. Гнедичем, поэтом Н. М. Языковым, писа­телями-декабристами, издателями альманаха «Полярная звезда» К. Ф. Рылеевым и А. А. Бестуже­вым, издателем журнала «Москов­ский телеграф» Н. А. Полевым и многими другими.

Письма друзей вместе с газета­ми и журналами доносили в глухое Михайловское горячее дыхание жизни - литературные новости, политические известия. Как радовал Пуш­кина каждый конверт со знакомым почерком, с каким нетерпением про­бегал он глазами короткие страни­цы! И охотно отвечал.

О своих невзгодах писал он сдержанно, скупо. «О моем житье­-бытье ничего тебе не скажу - скучно вот и все» (П. А. Вяземскому, начало октября 1824 года).

Он не жаловался, а возмущал­ся, негодовал: «Видел ли ты Николая Михайловича [Карамзина]? идет ли вперед История? где он остановился? Не на избрании ли Романовых? Неблагодарные! 6 Пуш­киных подписали избирательную грамоту! да двое руку приложили за неумением писать! А я, грамот­ный потомок их, что я? где я...» (А. А. Дельвигу, июнь 1825 года).

Гонители Пушкина просчитались. И в глухой деревне связь поэта с друзьями не прервалась, слава не потускнела, влияние на умы не уменьшилось. Пушкин печатался в лучших изданиях Москвы и Петербурга. «Брат Лёв и брат Плетнёв» издавали в Петербурге главы «Онегина», сборник «Стихотворения Александра Пушкина».

Теперь не он искал издателей, а издатели искали его. Недаром в стихотворении «Разговор книгопродавца с поэтом», который печатался как предисловие к первой главе «Евгения Онегина», книгопродавец обращается к поэту:

Сбылась, наконец, давнишняя мечта Пушкина добиться мате­риальной независимости, освободиться от опеки отца, жить своим тру­дом. Он был первым русским поэтом, который существовал на литера­турные гонорары. Не разбогател, не стал помещиком, но, по шутли­вому выражению Вяземского, заимел «деревеньку на Парнасе». С нее собирал поэтический оброк и этим жил. Зная скупость отца, давал деньги брату. «Скажи Плетневу, - писал он Дельвигу, - чтобы он Льву давал из моих денег на орехи».

Публика с величайшим нетерпением ждала новых стихов Пушки­на. Он знал об этом. В «Разговоре книгопродавца с поэтом» книгопро­давец уговаривает поэта поскорее передать ему для печати стихи.

Что же касается добра, которого ждали от Пушкина, то Рылеев писал в Михайловское: «На тебя устремлены глаза России,; тебя лю­бят, тебе верят, тебе подражают. Будь Поэт и гражданин».

Это было написано за месяц до восстания декабристов. И, скло­нившись над рукописями «Бориса Годунова» и «Онегина», над «Андреем Шенье» и «Пророком», - рисуя широкую картину современ­ной русской жизни, воскрешая далекое прошлое, создавая чеканные строки о высоком назначении писателя, - Пушкин помнил завет дру­га - был Поэтом и Гражданином.